воскресенье, 07 августа 2011
Каори Экуни "Дюк"
читать дальшеЯ шла, а слезы все лились и лились из глаз. Прохожие поглядывали на меня в недоумении: вроде бы не девочка — на улице реветь. Но остановиться не было сил.
Дюк умер.
Мой Дюк ушел навсегда.
Горе прямо-таки душило меня.
Сероглазый пес светло-кремовой масти. Еще щенком на нетвердых лапах носился он по коридору, плюхался на живот, скользил по полу. Все умилялись, окликали его по имени, а он опять и опять без устали мотался туда-сюда. Мы хохотали — очень уж пушистый ком напоминал швабру. Обожал лакомиться яйцами, мороженым, грушами.
Родился он в мае, и лето пришлось ему по душе.
На прогулке в нос ударяли незнакомые запахи — сразу топорщилась шерсть, глаза узились в щелочки. Злобным оскалом походил он на Джеймса Дина в профиль. Уважал музыку. Едва я садилась за пианино, тут же устраивался рядом и слушал. А еще Дюк здорово умел целоваться.
Умер он от старости. Когда я вернулась с работы, жизнь в нем еще теплилась. Он уткнул голову мне в колени и холодел, холодел, покуда совсем не окоченел. Дюк умер.
Назавтра мне нужно было на службу. В прихожей я до странности отчетливо скомандовала: "Гулять!", заперла дверь и уже на улице неудержимо разрыдалась Плача, добрела до станции, плача, показала свои проездной, плача, ждала на платформе электричку, плача, вошла в набитый, как обычно, вагон. Школьница с портфелем, какие-то служащие в похожих пальто без всякого стеснения пялились на меня, зареванную,
всхлипывающую.
- Прошу вас — ровный, чуть глуховатый голос. Молодой человек уступил мне место. Лет девятнадцати, белая рубашка поло, темно-синий свитер. Симпатичный.
— Спасибо, — с трудом, сквозь слезы издала я какой-то комариный писк.
Парень стоял передо мной и внимательно глядел на мое зареванное лицо. Глаза бездонные. Я съежилась под его взглядом, оцепенела. И как-то сама собой перестала плакать.
Вышел он следом за мной, тоже сделал пересадку, так вместе мы и доехали до конечной остановки Си-буя. На редкость естественно оказывался он все время рядом, оберегал от вагонной толкучки, ни о нем не спрашивал. А я постепенно успокоилась.
— Может, кофе выпьем, — предложил парень., когда мы сошли с электрички.
Стоял декабрь. Улицы были забиты людьми, дул сухой колючий ветер. До Рождества оставалось две недели, но елки и ангелочки уже украшали витрины,, л на фасадах крупных универмагов транспаранты возвещали о бесчисленных новогодних распродажах
В кафе он мельком глянул в меню:
— Позавтракаем? Может, омлет?
— Пожалуй, — ответила я. Он засмеялся.
Из автомата позвонила своему начальнику, сказала, что простужена, и отпросилась на весь день. Потом вернулась за столик.
— Объявляется выходной! — Парень не церемонился.
Мы вышли из кафе и стали подниматься по склону.
— На вершине есть одно славное местечко, — сказал он. — Вот!
Перед нами оказался бассейн.
— Шутишь? Вода небось холодная...
— Нет, вполне теплая, купаться можно.
— ...и купальника нет, — закончила я.
— Ну, можно же купить.
Пловчиха из меня, сказать по правде, совсем никудышная.
— Как-то насчет бассейна я не очень... да и плавать не умею...
У парня округлились глаза от удивления. Мне стало досадно. Ни слова не говоря, достала из кошелька триста иен и купила билет. Других безумцев лезть в воду декабрьским утром не нашлось. Огромный бассейн оказался в полном нашем распоряжении. Плавал парень легко и свободно, точно рыба, был отлично тренирован. В этом далеко уже не новом бассейне мне понравилось все: и неестественная голубизна воды, и легкий запах хлорки, и плеск волн, эхом отражающийся от бортиков. Погружаешься в воду, и кажется, твое тело зыбится, трепещет.
Внезапно парень резко повлек меня вперед, я заскользила по водной поверхности, почти без усилий, словно бы на туго натянутых нитях. Потом нити ослабли, и пришлось в панике нащупывать дно. Смахнула воду с лица и обнаружила себя почти на середине бассейна. Парень стоял метрах в трех и приветливо мне улыбался. "Ну, вот, — подумала я, — поплавали, и сразу настроение улучшилось".
Еще какое-то время мы плавали кругами в полном молчании. Парень сказал: — Ну, что, вылезаем? Часы на стене показывали полдень, Выйдя из бассейна, мы купили мороженое и принялись есть прямо на ходу. в теле ощущалась приятная усталость от плавания, холодная сладость мороженого ласкала язык. После шумной пристанционной суеты тишина спального района казалась чем-то нереальным. Юноша вышагивал рядом, высокий, с правильными чертами лица, и у меня невольно быстрее забилось сердце. В воздухе плыл аромат ясного зимнего полдня. Из метро мы вышли на Гиндзе. Теперь была моя очередь показать "одно славное местечко". В пятнадцати минутах ходьбы отсюда, в глубине квартала притаилась маленькая картинная галерея. Снаружи не слишком приметная, такая, можно сказать, скромная, но с хорошей коллекцией. Сначала мы посмотрели средневековую итальянскую религиозную живопись, потом древние индийские миниатюры, внимательно, одну за другой.
— Вот эта мне нравится. — Парень показал на тускло-зеленую миниатюру со слоном и деревьями. — Похоже, у них в Индии всегда раннее лето.
— А вы романтик! — сказала я, и парень смущенно засмеялся.
После галереи мы очутились на представлении ракуго*. Шли мимо театра, а парень вдруг сказал, что любит комические сценки, в последний момент успели купить билеты. На меня опять наваливалась
тоска.
Дюк тоже любил ракуго. Бывало, проснусь поздним вечером, спущусь вниз, а пес сидит перед телевизором., который давно пора бы выключить, и слушает
ракуго. Все отказывались мне верить: отец с матерью, сестренка, — но он ведь и правда рассказики эти смотрел и слушал.
Дюк умер. От горя у меня перехватывает дыхание, а вот пошла же с незнакомым молодым человеком чай пить, потом в бассейн, гуляла, в галерее была, теперь слушаю ракуго, развлекаюсь, что называется, по полной программе.
Давали "Дознание по делу плотника". Парень время от времени понимающе хихикал, а я и не улыбнулась ни разу. На душе становилось все тяжелее. Представление кончилось. Мы двинулись в сторону оживленной улицы, вот тут тоска и навалилась.
Дюка больше нет.
Дюк умер.
Звучали рождественские песенки, в светлой вечерней синеве мало-помалу загорались неоновые вывески.
— Ну, что же, год кончается, — сказал юноша.
- Да.
— Новый год — новые времена.
- Да.
— Мне всегда было хорошо с тобой,
— И мне. — Я потупилась.
Парень ласково взял меня за подбородок,
— Всегда было хорошо, — повторил он, глядя мне в лицо такими знакомыми бездонными глазами. А потом он поцеловал меня. Я даже не удивилась, потрясло меня то, как его поцелуй оказался похож на поцелуй Дюка. Тут он и сказал мне, ошеломленной, потерявшей дар речи: — И я тебя очень любил.
Его печальное смеющееся лицо до невозможности напоминало Джеймса Дина.
— Только это мне и хотелось тебе сказать. А теперь прощай. — Он стремительно рванул к перекрестку, где как раз зажегся зеленый сигнал светофора, и исчез.
Я осталась стоять, вслушиваясь в слова рождественской песенки.
На Гиндзу медленно опускалась ночь.трогательно. красиво. и грустное послевкусие.